На задворках вечности. Часть II. В шаге от бездны - Галина Раздельная

Видя, как одни его рабы убивают других, Кочевник только улыбнулся. Третьесортные существа не беспокоили Владыку – миллиардом меньше, миллиардом больше. У него и так было достаточно армий для вторжения, ничего страшного, если одной из них полакомятся его глупые любимчики.

Когда же мгла удовлетворила первый голод, а уцелевшие корабли разметались от неё в разные стороны, она могла свободно покинуть пределы галактики, но её нюх повёл мутантов дальше, как и надеялся Архонт, – к главному блюду.

Наткнувшись на препятствие, мгла взъерошилась искрами. И, хоть она не была способна кричать, Кочевник услышал стон, рёв и начавшееся в ней чавканье. Постепенно, в нескольких местах мгла обступила защиту галактики, покрывая её плотным туманным одеялом.

– Сожрите её! – крикнул ей в спину Кочевник.

Мутанты принялись за уничтожение чистой энергии, которой так и струилась мембрана. Через несколько часов, сообразив, что они в безопасности, на небольшом удалении от мглы начали собираться рассеянные армады захватчиков. Все понимали, что вскоре произойдёт. Вход в галактику будет открыт, и им более не придётся безрезультатно расходовать заряды.

А на одном из командных кораблей, отирая пот, всё ещё испуганно вздыхал генерал, опасливо щурясь по сторонам. Ему оставалось ждать, ждать и радоваться. Расплата за его бестактность оказалась не высока – всего треть войск.

Скованные ледниками и камнем цитадели прошлого всё чаще манили в холодные ниши Хранителя Дильмуна. Оставаясь в Железных ущельях вместе с Эн-уру-галом, сперва он сократил свой отдых, чтобы больше времени уделять этой обречённой уединённости в забытых постройках, но потом, привыкнув к необычным прогулкам, и вовсе лишился сна. Погребённые напоминания былых эпох оставались для него отдушиной, хоть дышать внутри уцелевших замков и крепостей было невозможно. Воздух тут сменился спёртыми смертоносными газами, вырывающимися даже из глубоких недр планеты, и не походил для простых смертных на глоток освежающей жизненной влаги. Но именно эта атмосфера позволяла Хранителю действовать. Не просто продолжать бодрствовать, а и подавлять в себе разрушающие мысли сомнений, предательское уныние, страх.

Судьба его была решена. Дильмун чувствовал её прощальные шажки. Лёгкой поступью его очередная жизнь подбиралась к логическому завершению, и отличало её от предыдущих лишь одно – она действительно была последней. Это Хранитель знал наверняка. Оттого и сон не касался его ресниц, оттого и усталость отчего-то не так часто лезла в суставы и мышцы, слух хотел слышать, кожа – чувствовала прикосновения холода и ветра, как в первый раз, а глаза всё смотрели и смотрели, будто не успели насмотреться за предыдущие жизни, будто так и не увидели они того единственного, важного, для чего стоит смотреть.

Старик подробно размышлял о прожитом, о своём народе, его месте в мирах. В своих мыслях Хранитель отожествлял илимов с ещё зелёной, едва пробившейся порослью, такой несущественной для весны, но уже ослепительно насыщенной молодостью и, радующим глаз, цветом. Существование его народа во Вселенных оставалось так незаметно, как горение малюсенькой, тонкой спички. Жизни илимов протекали коротко и невзрачно на фоне седого мироздания, но эти жизни окружала сама бесконечность, и они уже были её частицей.

Думая о многом, неважное теперь казалось Дильмуну важным, бренное и суетливое – губительным. Дни относительного покоя и одиночества, не считая общества полоумного наследника и его наблюдений за галактикой, помогли Хранителю найти утерянный баланс мыслей, выравнять саму душу, сгладить бугры, оставленные переживаниями, тревогами, радостями и бедами прошлых перерождений и этой жизни. Итог был подбит. Всё сошлось, разве что, в некоторых думах Дильмун чувствовал себя обманутым, что жил, не живя – словно только присутствуя, а в некоторых – лжецом, что растрачивал годы попусту. Но всё это становилось несущественным. Последнее, что ещё связывало Хранителя с его предназначением, что удерживало его разум и душу от полного покоя и отрешённости принятой судьбы – Эн-уру-гал.

Состояние наследника улучшалось медленно. Приближение Тёмного Кочевника, той родственной силы, что и так была в парне, усиливало сопротивляемость черноты внутри Эн-уру-гала. Каждая победа над её сгустками приравнивалась к маленькой мучительной смерти. Но, благодаря вниманию и терпению Дильмуна, Эн-уру-гал двигался к выздоровлению. Приступы сократились до одного-двух в день, сознание уверенно возвращалось и держалось порой часами, парень начинал приходить в себя.

Сегодняшний день стал для наследника особенно хорошим. Ему удалось выспаться, удалось поесть и не выблевать всё обратно, удалось самому спуститься на несколько пролётов вниз и уговорить Дильмуна взять его в одну из крепостей. Поначалу старик не соглашался, ссылаясь на измученный вид парня, но, замечая, что в том действительно пробуждается интерес, а в зрачках поселился свет, вытесняя неосмысленность темноты, он пришёл к выводу, что подобные прогулки станут полезными и для Эн-уру-гала.

Приведя наследника в полюбившийся чертог старой крепости и незаметно для парня позволив тому не умереть от скисшего воздуха, Хранитель немного осветил помещения. Сам он не нуждался ни в дыхании, ни в свете, но, теряя силу Тёмного Кочевника, Эн-уру-гал терял и многие приобретённые с ней способности. Пробежит ещё немало дней, прежде чем он сумеет восстановить их уже с помощью своей, а не чужой энергии. Покинутые же чертоги были достойны того, чтобы их видели. И, похоже, прогулка в них действительно положительно сказалась на больном, замедлив приход нового приступа и уняв ненадолго боли в теле и голове. Когда же лихорадка и судороги вновь поглотили парня, Хранитель телепортировал себя и Эн-уру-гала обратно.

Привязав его мыслью и ремнями, он остался подле. Теперь, на последних стадиях излечения Дильмун мало в чём помогал наследнику. Дальше, вплоть до полного выздоровления, с тьмой внутри себя ему придётся бороться практически в одиночку, но Хранитель не покидал его в минуты страшной агонии. На сей раз приступ продлился гораздо меньше – не дольше часа, после чего парень потерял сознание. Залечив его раны, Дильмун задумался, засмотревшись на застывшее, белёсое лицо парня. В его мимике появилось какое-то странное, почти что отцовское чувство, то, что светится в лике родителей, возлагающих надежды и веру на своих чад.

Эн-уру-гал стал ему дорог. Он не был частью или продолжением его самого, но, ещё за десятки жизней до встречи с ним, Дильмун, никогда не имевший своих детей, неосознанно уже любил и искал этого парня. Для чего? Как и зачем? Что толкало его? Тогда Хранитель не мог дать ответ. Да и сейчас не хотел произносить это вслух. Но его встреча с последним наследником Империи не была случайной. Многие события вели к ней, и многие последствия будут заложены после. Именно рассуждения об этом в большинстве своём и помогли Дильмуну найти смирение и принять свою Судьбу, ибо рассуждения были полны надежды.

Страх, давивший душу Хранителя с самого известия о закате его эпохи, его расы, сменился покорностью. Не в его власти было предотвратить гибель Республики, и Дильмун это принял. Все, что ему хотелось – провести остаток тихих дней с Эн-уру-галом и Железным ущельем с его похороненными строениями и историями. Но, к сожалению, ещё один долг отвлекал его от умиротворения – наблюдение за галактикой. Как и в предыдущие дни, так и сегодня Дильмун честно выполнял обещание, данное Илтим-Кали, – блюсти невидимые кордоны и отправлять ей сообщения о каждом новом продвижении противника. Это дело всё больше не нравилось Хранителю. Оно заставляло его вновь ввязываться в бренное, сопереживать, чувствовать обречённость и отчаянье, от которых он практически избавился. Наблюдение возвращало его к действительности, а старику так хотелось доживать свой век в иллюзиях.